Татьяна Юшманова — художник Русского Севера, своего рода летописец этой земли, сказочно прекрасной, богатой, суровой; земли, на которой сложился особый тип русского человека — помор, на которой расцвела уникальная культура; земли, в настоящее время заброшенной, забытой многими своими уроженцами…
На полотнах Татьяны — северные деревни, их деревянные храмы и погосты, леса, дороги, Белое море, его гранитные скалы и пляжи, выброшенные на берег бревна и поклонные кресты. И, конечно, люди Русского Севера — галерея поразительных, незабываемых портретов.
Но Татьяна не только пишет Русский Север — вместе со своим супругом, протоиереем Алексием Яковлевым, вместе с волонтерами проекта «Общее дело. Возрождение деревянных храмов Севера» она реально участвует в его спасении.
Татьяна Юшманова — выпускница Российской Академии Живописи, Ваяния и Зодчества, где окончила мастерскую исторической живописи под руководством Ильи Глазунова. Она — участник многих выставок, ее работы находятся в частных коллекциях и галереях многих стран мира, и, полагаю, многим людям на Земле именно они открыли Русское Поморье. А еще наша собеседница — мама троих детей: старшему — десять лет, младшей на момент нашего разговора — два месяца…
Но все же первый вопрос я задала Татьяне как живописцу.
— С чем связан Ваш профессиональный и творческий выбор — традиционная реалистическая портретная и пейзажная живопись? Почему не авангард, не «актуальное искусство»?
— Выбора, как такового, для меня не было — я ничего другого не искала никогда: как чувствовала, так и писала. Реалистическая живопись — высшая форма в искусстве, потому что она наиболее приближена к замыслу Творца. Творцом в человека вложено стремление к красоте. Мироощущение человека веками было гармоничным и естественным. И это ощущение гармонии люди передавали из поколения в поколение языком искусства. Каждое поколение привносило что-то свое, но это был естественный, органичный процесс. Поэтому живописцы начала XIX века чувствовали связь с мастерами эпохи Возрождения, а те видели себя продолжателями античных мастеров. Так же и в иконописи, и в других видах искусства. Это была связь поколений, связь культур. А то, что происходит в искусстве начиная с конца XIX века по время нынешнее, — это уже вызов традиции, бунт. Все родившиеся тогда «…измы» разрушают самую суть творчества как сотворчества Творцу. Не созидают, а именно разрушают. Люди полагают, что могут создать что-то свое, альтернативное Богу, без Бога, но это всегда обречено на неудачу. Принцип свободы направлений в искусстве, который провозглашается в наше время, на самом деле противоречит духу искусства. Так называемое альтернативное искусство одинаково во всем мире, поскольку лишено связей с национальной культурой. И это уже сознательное богоборчество.
«В тёплые края». 2014 год
«Пристань». 2003 год
Художник-реалист не копирует природу, не подражает ей, он пишет через призму своей души, своего сердца, опыта, размышлений, вкладывая всего себя в создаваемый образ, и его работа находит отклик, затрагивает сокровенное в сердцах зрителей. И никогда не будет этого живого отклика ни на один «черный квадрат», какая бы ни присутствовала там философская подоплека; не будет радости сопереживания, общего с художником чувства, заставляющего нас замирать перед картиной. И, мне кажется, искусство заканчивается там, где иссякает этот трепет.
— Вы ведь коренная москвичка; а как вошел в Вашу жизнь Русский Север?
— Для меня самой это загадка и удивление. Меня с детства тянуло именно на Север, а почему именно туда — я не могла понять. Читая книги о Севере, северные сказки, былины, видя на фотографиях и картинах эту суровую природу, я замирала и трепетала, я чувствовала: вот это — мое. В семнадцать лет, впервые оказавшись в Поморье, я сразу поняла, что я дома, что вот к этому и стремилась моя душа. И это чувство — «я дома» — я испытываю на Севере всегда. Я стала много путешествовать, и чем дальше от Москвы я забиралась, тем больше это приносило мне радости. В глухих деревнях и старинных поморских селах я находила то, что здесь, в городах, практически уже искоренено глобализацией. Там, на Севере, все связано, все гармонично: пейзаж, архитектура, человек, семья. Там еще можно увидеть осколки прошлого, уходящую Россию.
Места там сказочные, чистые, удивительно вольные, красота необыкновенная. Древние деревянные храмы, двух- и трехэтажные дома-дворцы, украшенные резьбой и деревянными конями. А какие люди удивительные! И чем дальше от городов, тем лучше. На Севере не было крепостного права, не знал он и монгольского ига. Помимо природы, еще и это сформировало северный характер. Тяжелые условия жизни воспитывали стойкость, смелость, достоинство, терпение, гостеприимство и отзывчивость. Удивительная природа помогла развитию чуткой к искусству, творческой народной души. Это нашло выражение в потрясающем, не имеющем аналогов в мире деревянном зодчестве, в поэтическом слове, в народном костюме. Неслучайно Русский Север вдохновил множество выдающихся людей.
У меня была некоторая подготовка к встрече с Севером, потому что, когда мне было десять лет, родители купили дом на севере Ярославской области, в крохотной деревушке, состоящей из семи домов, и в них жили в основном старики. И я дружила с ними, мне было с ними интереснее, чем с ровесниками. Их опыт, тяжелые судьбы и при том очень светлое отношение к жизни — это вошло в меня еще в детстве. Мне очень дорого это уходящее поколение, которому мы все обязаны. Тяжело видеть, как разрушается и умирает деревня, уходит безвозвратно. И именно об этом в своих работах я хочу рассказать: о стариках, которые отказываются покинуть заросшие бурьяном, гибнущие деревни, потому что здесь у них родной дом и родные могилки. О людях, которые прошли войну, которые, не жалея себя, всю жизнь работали для своей страны, для будущего, то есть для нас, а теперь доживают, никому не нужные, среди руин своего мира — и не озлобились.
Северяне — особые люди. Они полны достоинства; они очень радушны и гостеприимны, но открываются не сразу и не перед всяким человеком. А уж если они впустили тебя в свое сердце, то это великая радость и бесценный опыт. У меня там были особенные встречи — подарки от Бога, так я считаю, — встречи, которые изменяли направление моей жизни, становились для меня поворотными вехами.
«Помор». Портрет Александра Порфирьевича Слепинина. 2007 год
Портрет Изабеллы Ефимовны Слепининой. 2010 год
Одна такая встреча случилась на берегу Белого моря, в глухой северной деревне Ворзогоры, куда я попала всего лишь на один день. Это были годы, когда все вокруг разрушалось и повсюду приходилось видеть лишь заброшенные деревни, разрушенные церкви, зарастающие поля — нигде не было видно никакого созидания. И вдруг я слышу на колокольне деревянного Никольского храма стук топора. Поднялась, а там дедушка и двое подростков с ним — чинят купол колокольни. Меня это очень удивило, и мы разговорились с этим дедушкой — Александром Порфирьевичем Слепининым. Он мне сказал: «Спустись, ступай к моей бабушке, она тебя чаем напоит». Показал дом сверху. И я пошла, и вошла в дом, потом и он подошел, мы посидели за чашкой чая… Незнакомые люди, но с каким радушием они меня приняли — девчонку, неизвестно откуда и непонятно зачем приехавшую… Я попросила у них номер телефона. Прошло два года, я продолжала путешествовать, вышла замуж… Но сколько бы ни было потом в моей жизни чудесных красивых мест, удивительных встреч, эти люди из поморской деревни Ворзогоры не выходили у меня из головы. И через два года я им позвонила. И они меня сразу узнали. И я попросилась к ним приехать — писать этюды. И когда я добралась, наконец, до Ворзогор, когда я с кучей холстов, этюдником и тяжеленным рюкзаком вошла в дом Слепининых, я поняла, что я дома: так радушно, так естественно они меня встретили. И вот уже 15 лет, как мы с ними — роднее родного, и все наши с батюшкой родные приняли их, и они приняли всех.
Пример дедушки Саши и его супруги вдохновил нас. Мы стали посильно помогать им средствами на дальнейший ремонт храмового комплекса, привлекая друзей и знакомых. Там, на отремонтированной колокольне, и возникла у нас идея законсервировать, а по мере возможности и отреставрировать все северные храмы и часовни. Так возник проект «Общее дело. Возрождение деревянных храмов Севера». Удивителен Промысл Божий. Дедушка из далекой поморской деревни, благодаря своему неравнодушию, стал вдохновителем нашего движения, и за 12 лет обследовано 360 храмов, в 146 из них проведены противоаварийные работы. (Никольский храм в Ворзогорах, в свое время разрушавшийся, полностью восстановлен волонтерами «Общего дела». — Прим. М. Б.)
— А как Вы представляете себе завтрашний день Русского Севера? Есть ли он вообще? Кто придет в возрожденные вами храмы через тридцать-сорок лет? Уныние Вас не одолевает?
— Это вопрос веры и доверия к Богу. Проект «Общее дело» существует вопреки. Мы пытаемся помочь храмам, которые никому не нужны, которые разрушаются — где-то в лесах, в брошенных деревнях, из которых все уезжают… Со сколько-нибудь рациональной точки зрения это ведь совершенно бессмысленное и проигрышное дело. Однако Проект с каждым годом набирает силу, людей к нам примыкает все больше, и мы чувствуем, что это — созидание и что мы оказались всего лишь звеном в какой-то нужной Богу цепочке.
«Моросит...» 2014 год
«Первый лед». 2009 год
«Морозным вечером». 2010 год
Чувство полной заброшенности, безнадежности, гибели было у меня, пока я путешествовала по Северу только как художник. К сожалению, государственная политика ведет к гибели русской деревни, и она, конечно, не возродится уже в том традиционном виде, в котором жила веками. Но, если бы возрождение храмов действительно никому не было бы нужно, Господь не помогал бы нам. Храмы — это те центры, вокруг которых всегда сосредотачивалась жизнь. Если столько людей откликается, значит, это нужно и Северу, и нам. Для нас, для добровольцев «Общего дела» возрождение храмов — созидание и наших душ. Поэтому мы верим: не умрут деревни, особенно те, в которых есть храмы. Конечно, сельская жизнь какие-то другие формы приобретет. Сейчас приходится делать ставку на туризм. Все больше людей приезжают на Север, открывают для себя его красоту. И, когда общаешься с этими туристами, видишь: это не те люди, которым лишь бы выпить и закусить. Нет, это люди, которым действительно нужна Родина, и они хотят о ней знать. Радует, что в северной глубинке появились гостевые дома.
«Первый лед». 2009 год
«Бегут облака». 2009 год
Некоторые люди возвращаются в родные села из городов. Многие покупают дома, чтобы проводить среди северной природы лето, отпуск. В поморских селах есть старики, которые не хотят уезжать, и молодые люди есть, которые хотели бы жить на родной земле: но работы нет, поддержки нет, поэтому они вынуждены уезжать. И все-таки люди там живут и, мне кажется, всегда будут жить.
«Дождь». 2006 год
«Брат Сергий». 1998 год
«Старая Валаамская дорога»
Мы с мужем тоже купили дом в Ворзогорах и с радостью жили бы там с детьми круглый год. Нам там гораздо лучше, чем в Москве, потому что это — гармоничная, правильная жизнь, это то правильное развитие, которого дети в городе лишены. Но опять же — нет ни школы, ни больницы, ни дороги.
— Вы происходите из потомственной научной семьи, из среды математиков и физиков; а как Вы обрели веру, пришли в Церковь?
— В моем детстве вера и Церковь отсутствовали, никаких разговоров на эту тему у нас в семье не было, но у меня была какая-то безотчетная тяга — я хотела креститься. В детстве я мастерила себе крестики из фольги и носила их тайком. Потом, когда уже подросла, когда мне пришлось серьезно обсуждать этот вопрос с родителями, они не запрещали, не отговаривали меня, нет, но они говорили мне, что это очень серьезный, ответственный шаг; что креститься означает войти в Церковь, принять ее до конца, жить жизнью Церкви со всеми ее трудностями; что креститься означает сделать выбор навсегда.
— То есть они, будучи людьми, казалось бы, неверующими, понимали то, чего и сегодня не понимают многие люди, приходящие в церковь креститься…
— Да, и это действовало, наверное, потому что пойти креститься «просто так» я не могла: хотелось подойти к таинству обдуманно и глубоко, подготовиться к нему по возможности.
«Тишина». 2005 год
«Весна на Пинеге». 2006 год
Крестилась я в 18 лет на Валааме, когда приехала туда писать этюды. С этого момента мой путь к Богу стал сознательным. Крестил меня в Онежском озере не монах, а «белый» священник, отец Алексий, и ровно через два года я вдруг увидела его в церкви той самой деревни на севере Ярославской области, где мои родители купили дом. Он стал настоятелем сельского храма. Такой вот удивительный поворот. Впоследствии члены моей семьи также приняли Крещение.
— А Ваш супруг на момент знакомства был уже верующим, воцерковленным человеком?
— Да, он учился в Духовной академии. Он тоже из невоцерковленной семьи, но крещен в младенчестве, и, будучи старшеклассником, познакомился со схииеродиаконом Николаем (Лагздиным), который стал для него близким другом и духовным отцом. Это был удивительный человек, прошедший войну, немецкий концлагерь и Колыму. По отцу он был латвийский барон Корф, а мать его — русская дворянка.
«Весна. Дождались». 2014 год
«Зимняя сказка». 2007 год
С будущим супругом мы познакомились в Знаменском соборе, что возле Красной площади на Варварке. Я была прихожанкой этого храма, потому что там служил отец Ярослав Шипов, который читал у нас в Академии Живописи курс Закона Божия; мы с ним очень подружились, сроднились, и он стал моим духовником. А будущий отец Алексий в то время дважды в неделю произносил в Знаменском соборе проповеди.
…Когда у женщины на руках двухмесячный ребенок, с ней не будешь говорить долго, но и краткого разговора с Татьяной Юшмановой мне вполне хватило, чтобы понять: счастливые люди счастливы не потому, что им сказочно повезло, а потому, что они идут верной дорогой. А верная дорога — это та, на которой навигатором служит сердце. И это всегда дорога созидания, а созидание есть победа над унынием.
А сейчас всмотримся в работы художника, в образы Русского Севера.
«Братья». 2012 год
Портрет Галины Фёдоровны Липиной. 1999 год
Портрет дяди Саши Королёва. 1999 год
Журнал "Православие и современность", № 44 (60)